Михаил Тихомиров: «Сердечность и самоотверженность хорошо, но есть ответственность».

ИМ: В своих эфирах я пытаюсь заглянуть в мир людей, которые не являются непосредственно сотрудниками НКО, но по своему выбору вовлечены в благотворительность. Фонд Тихомировых содержит крупнейший в Восточной Сибири конно-спортивный центр, где занимаются иппотерапией дети с ограниченными возможностями. Михаил, расскажите о вашей семье и об организации.

МТ: Фонду 25 лет, его основала в конце 90-х моя мама Ольга Тихомирова. Основала не от больших денег, а от огромного желания поддерживать детей с ограниченными возможностями с помощью иппотерапии. Начинали с двух лошадей, а сегодня в центре живут и работают 40 лошадей, в команде больше 20 сотрудников, 60 ребят с особенностями развития занимаются конным спортом. По инициативе Фонда была создана и успешно работает областная Федерация конного спорта, на площадке центра проходят основные официальные турниры по олимпийским дисциплинам конного спорта. Среди наших воспитанников есть чемпионы России и медалисты Специальной олимпиады. Мама до сих пор остается душой и движущей силой центра, моя старшая сестра главный тренер. Средняя сестра живет в Риге, там она организовала похожее дело, недавно ее спортсмен взял «золото» на Паралимпийских играх в Париже.

ИМ: Мне удалось увидеть центр своими глазами. Кроме ухоженных лошадей, уютной обстановки и доброй атмосферы меня приятно впечатлила команда Фонда. Любая организация развивается только благодаря людям, которые живут общим делом. Здорово, когда в команде есть единодушие и ощущение стены за плечами. Вы росли в такой обстановке, но потом уехали: учились, занимались бизнесом, при этом не теряли связь с семьей и Фондом. Как менялся ваше видение семейного дела?

МТ: Это похоже на взросление человека и приобретение осознанности. Сначала я помогал организации, просто выполняя сыновий долг. Фонду никогда не было легко, всегда требовались участие и поддержка. Но постепенно я начал понимать, что успех в любом деле в огромной степени зависит от удачи. И если тебе в жизни повезло: родиться в хорошей семье, иметь какие-то таланты, способности, встретиться с нужными людьми, — то ты должен помочь тем, кому повезло меньше. С тех пор я начал осознанно вкладываться в дело, которое приносит пользу не только моей семье, но и многим людям.

ИМ: Вы затронули очень важную тему: когда ты подключаешься к делу, которое связано с помощью другим, ты сознательно берешь на себя ответственность. Это нормальная, взрослая позиция. Но если донор, начав партнерство с некоммерческой организацией, эту ответственность не прочувствовал, не принял — или НКО с ним ее не разделила — то вряд ли стоит ожидать, что он останется в деле и будет дальше с желанием помогать. И вообще, чувство причастности появляется, когда человек погружается в дело, понимает свое место и задачи. Это касается и доноров, и сотрудников организации.
Михаил, при огромной занятости в бизнесе Фонд никогда не исчезал из вашего поля зрения. Как вам удается все успевать?

МТ: Никак! (Смеется). Это огромная проблема, и порой я чувствую себя как волк в известной игре, тот, который ловит куриные яйца в корзинку. Я не успеваю все ловить, но это, похоже, нормальное состояние любого предпринимателя. А Фонд не исчезал, потому что он плотно вошел в мою систему ценностей.

ИМ: Давайте обсудим такой вопрос: в любой НКО денег не хватает, но когда появляются пожертвования, руководитель обычно решает их направить на помощь благополучателям или развитие новых направлений. С одной стороны, вполне логично. С другой, при этом сотрудники часто на грани выгорания, с низкими зарплатами, в команды ощущение общей неустойчивости. Некоторые НКО в таком состоянии существуют годами. Парадоксальная история, но, увы, не редкая. Что вы об этом скажете?

МТ: Думаю, у такой ситуации две причины. Во-первых, конфликт между сердцем и умом: любой руководитель НКО, видя проблемы людей, хочет помогать как можно больше. Во-вторых, отсутствие управленческого опыта. Люди бизнеса, сотрудники корпораций постоянно учатся, сама среда их учит. В НКО образовательных программ очень мало, только в последние годы видны позитивные изменения. И в Фонде Тихомировых есть такая проблема, не могу сказать, что мы вышли на уровень стабильности. Но существует хороший принцип: в самолете сначала надень маску на себя, потом на ребенка. Думаю, что для НКО это тоже справедливо. Иногда нужно сделать ставку не на количество, а на качество, развивая уже существующие программы и виды помощи. Я вижу тренд, что некоммерческие организации стали все меньше ходить с протянутой рукой. Правильно организованная НКО умеет заработать деньги для своих благополучателей или клиентов. И, конечно, не надо жалеть времени и средств на обучение сотрудников, на обмен опытом с успешными организациями. Сердечность и самоотверженность хорошо, но есть и ответственность. Она заключается в том, чтобы закрепиться в своем деле всерьез и надолго, прокормить себя и своих сотрудников – людей, которые разделяют с вами свою жизнь. Часто это лучше, чем сделать сердечную акцию — и быстро исчезнуть.

ИМ: У многих НКО есть некая «родовая травма»: чем больше помощи мы окажем, тем лучше. В законе об НКО есть положение: если донор не указал иное, то разбивка входящих пожертвований должна быть 80 % на уставную деятельность, 20% на административные расходы. На самом деле, вдумчивые доноры прекрасно понимают, как работают деньги, и оценивают не столько масштаб помощи, сколько способность НКО быть устойчивой. С такими партнерами можно проговорить этот момент и внести в договор пункт, чтобы их пожертвование шло на повышение зарплат сотрудников, на ремонт помещения и т.д.
Михаил, теперь вопрос про людей, которые готовы участвовать в благотворительности, но не выбрали свою НКО. Что их может останавливать?

МТ: Первое и ключевое – это недоверие. Чтобы его снять, организация должна быть максимально прозрачной. Важно рассказывать и показывать, что вы делаете, куда тратите деньги. А второе – человек может не в полной мере понимать, для чего работает организация, кому и чем помогает. И тут еще одна особенность многих сотрудников НКО, свойство сердечных людей: они думают, что помощь благополучателям несовместима с маркетингом и пиаром. На самом деле, еще как совместима. Просто нужно уметь рассказывать о том, что ты делаешь. Этому можно научиться или обратиться к профессионалам. Да, есть еще один фактор, который может смущать донора — у него должна быть очень простая схема, как помочь. Если ее нет, желание жертвовать часто пропадает.

ИМ: А где благотворительной организации найти доноров, сторонников? Часто говорят: смотрите список Форбс. Но ведь есть много людей совершенно не публичных, но готовых помогать. Как до них добраться?

МТ: Я думаю, полезно искать такие коммуникационные бизнес-сообщества, как Noodome. Как и в бизнесе, в некоммерческой сфере важно как можно больше делиться опытом с другими организациями. Проводятся различные образовательные программы, конференции, сессии, есть книги, есть социальные СМИ…. Важно быть открытым, задавать вопросы, общаться с другими организациями, учиться на их ошибках, а не только на своих.

ИМ: Один знающий человек как-то сказал мне: маркетинг – это когда все сделано так, чтобы твой телефон звонил. Ты спокойно делаешь свое дело, а тебе звонят. Но для этого в свое время нужно проявиться, заявить о себе, вызвать к себе интерес. Это не означает, что нужно постоянно ходить и просить денег. Опять же, еще одна «родовая травма» НКО: как только мы встречаем более-менее состоятельного человека, мы должны просить у него деньги. Нет, сначала мы должны найти с ним точки соприкосновения, общие темы и смыслы. А пожертвование придет по умолчанию.

МТ: Накопление социального капитала — огромная работа, но ее надо делать. Сейчас я понимаю, что в свое время в бизнесе очень мало занимался нетворкингом и недостаточно много учился. Теперь пытаюсь компенсировать эти пробелы. И для Фонда тоже стараюсь искать возможности обучения и развития партнерской сети.
Еще добавлю, что в бизнесе есть понятие питчинг. Это способность за 30 секунд рассказать свою бизнес-идею так, чтобы она вдохновила собеседников. В НКО то же самое: нужно уметь передать идею своей организации коротко, но ярко, эмоционально, чтобы она тронула людей, нашла отклик. Это первое, что каждой организации нужно сделать — сформулировать такое сообщение. Нет сомнений, что потенциал фандрайзинга будет расти, если им заниматься системно. Да, в начале пути у вас одно пожертвование, но через пять лет вашей проявленности, когда вас видят, за вами наблюдают, вашу идею понимают, их станет гораздо больше.

ИМ: Михаил, удается ли вам вовлекать ваш близкий круг в поддержку Фонда Тихомировых?

МТ: Удается, но в этом вопросе я стараюсь быть максимально деликатным и ненавязчивым. Я никогда не прошу конкретной помощи, но всегда с радостью приглашаю людей в гости в конно-спортивный центр, с гордостью им все показываю, вдохновенно рассказываю. И не сомневаюсь: в какой-то крайней ситуации я смогу обратиться к знакомым за помощью.

ИМ: Михаил, и напоследок два блиц-вопроса. Первый: как предпочтительнее говорить, «благотворитель» или «меценат»?

МТ: Благотворитель. Меценат – это, кажется, какой-то аристократ в Древнем Риме. Я думаю, есть разница, когда ты сидишь на огромном мешке денег и их раздаешь. А благотворительность… она безусловна, она не столько про деньги, сколько про состояние сознания.

ИМ: Второй вопрос: благотворительность для вас – это отдавать или получать?

МТ: Не отдавать, а делиться. Знаете, мы все ищем ответ на вечный вопрос: в чем смысл жизни? Мне нравится такая версия: смысла нет либо есть, но он никому никогда не откроется. Но мы явно оказались в этом мире для чего-то, нам всем непросто, и смысл жизни заключается в том, чтобы просто помогать другому человеку эту жизнь проживать.